-- Теперь вы дозрели и приобрели полную возможность зарабатывать деньги честным трудом.
-- Что же я должен делать? -- слезливо спросил Воробьянинов.
-- Французский язык знаете, надеюсь?
-- Очень плохо. В пределах гимназического курса.
-- Гм... Придется орудовать в этих пределах. Сможете ли вы сказать по-французски следующую фразу: "Господа, я не ел шесть дней"?
-- Мосье, -- начал Ипполит Матвеевич, запинаясь, -- мосье, гм, гм... же не, что ли, же не манж па... шесть, как оно: ен, де, труа, катр, сенк... сис... сис... жур. Значит, же не манж па сис жур.
-- Ну и произношение у вас, Киса! Впрочем, что от нищего требовать! Конечно, нищий в Европейской России говорит по-французски хуже, чем Мильеран. Ну, Кисуля, а в каких пределах вы знаете немецкий язык?
-- Зачем мне это все? -- воскликнул Ипполит Матвеевич.
-- Затем, -- сказал Остап веско, -- что вы сейчас пойдете к "Цветнику", станете в тени и будете на французском, немецком и русском языках просить подаяние, упирая на то, что вы бывший член Государственной думы от кадетской фракции. Весь чистый сбор поступит монтеру Мечникову. Поняли?
Ипполит Матвеевич преобразился. Грудь его вы гнулась, как Дворцовый мост в Ленинграде, глаза метнули огонь, и из ноздрей, как показалось Остапу, повалил густой дым. Усы медленно стали приподниматься.
-- Ай-яй-яй, -- сказал великий комбинатор, ничуть не испугавшись, -- посмотрите на него. Не человек, а какой-то конек-горбунок!
-- Никогда, -- принялся вдруг чревовещать Ипполит Матвеевич, -- никогда Воробьянинов не протягивал руки.
-- Так протянете ноги, старый дуралей! -- закричал Остап.